Меня выслушивали, сочувственно кивали, говорили о своем уважении к Сергею Павловичу Королеву, о том, какие молодцы житомиряне, что так относятся к его памяти, как это важно и нужно, а потом вежливо объясня­ли, почему не могут помочь. Но, к счастью, не всегда финал был таким грустным. И тогда я, как на крыльях, летела на междугородку, отстояв очередь, звонила в Житомир, объясняла Владимиру Федоровичу, какое еще письмо требуется передать поездом в Москву... Потом снова и снова набирала номер Горбулина, удивляясь, как он все еще это терпит. А он терпеливо выслушивал, снова и снова обещал "подключиться", "подклю­чить" того-то и того-то, "Перезвоните мне завтра, в такое-то время ", - так обычно заканчивался разговор. И все опять повторялось сначала.
К моим "страданиям" добавлялся еще и фактор природной стесни­тельности, неловкости. Мне все время приходилось преодолевать в себе чувство смущения: ведь я отрываю очень занятых людей от очень важных дел. Усилием воли, преодолевала его, говоря себе: "Ведь не для себя гы это делаешь!" и снова, снова заставляла себя "приставать" к очень занятым людям: Виталий Павлович Благун и Владимир Геннадьевич Перминов (НПО им, С.А. Лавочкина), Гай Ильич Северин и Федор Анатольевич Востоков (НПО "Звезда"), Вахтанг Дмитриевич Вачнадзе и Валентин Петрович Глушко (НПО "Энергия"), Василий Павлович Мишин и многие, многие другие, - они проявляли понимание и снисходительность, откладывали свои очень важные дела и, как правило, "подключались". Я понимаю, что главным фактором, обеспечивавшим такое отношение, было огромное уважение к Сергею Павловичу Королеву, которое распространялось также и на людей, проявляющих заботу об увековечении его памяти. А особенно, когда они чувствовали сердечность, взволнованность этих людей, их большую заин­тересованность, иногда граничащую с одержимостью. Думаю, исключитель­но потому мне прощали мою настырность, надоедливость, неопытность. Тем более, что не надо было быть таким уж тонким психологом, чтобы прочитать на моей юной смущенной физиономии, как нелегко эта "настыр­ность" мне давалась. Но все это я понимаю сейчас, спустя годы, когда вспоминаю свои и не только свои московские и не только московские мы­тарства тех лет и поражаюсь, как у нас все это получилось...